Александр Кузьмин: новая архитектура в Петербурге должна быть гостьей
Перенос части столичных функций в Петербург, строительный бум, реализация стратегических проектов - это далеко не все, что роднит Северную столицу с первопрестольной. Тем интереснее узнать мнение москвича о том, что происходит на невских берегах. Особенно если это главный архитектор Москвы, председатель Москомархитектуры Александр Кузьмин.
– Александр Викторович, какие у вас впечатления от Петербурга? Уточню: от современной архитектуры в его историческом центре.
– Главное, что радует: новая архитектура выступает в роли гостьи, а не хозяйки. Отрадно, что удается удержать ее на этой позиции, особенно если учесть, что во все учебники Петербург вошел как классика градостроительного искусства мирового значения. Главная традиция в его развитии - преемственность, как на уровне генеральных планов, так и в архитектурных ансамблях, для которых прежде всего важна преемственность масштаба. К сожалению, довелось увидеть несколько примеров, когда этот масштаб сбивается…
– Что вы имеете в виду?
– Смущает, что в панораме левого берега Невы из-за появления крупного жилого комплекса ломается сложившийся композиционный прием: Смольный собор, главная доминанта, теряет свое значение и становится вторичным. Происходит сбой и на противоположном берегу, где один высокий дом уже возведен, другой - рядом с гостиницей "Санкт-Петербург" - строится. Тот, что уже построен, все же лучше. По одной простой причине: он "сбит" в глубину, и можно найти точки в панораме Невы, где его не видно. А растущий дом, если он будет завершен, станет очевидной доминантой. Не уверен, правильно ли это. Вспоминается высказывание теоретика авангарда Эль Лисицкого: "Если небоскребы, то они должны быть лежащими".
– Кстати, о небоскребах. В Москве активно развивается программа высотного строительства, Петербург тоже начинает тянуться ввысь. Каким вы видите развитие этой темы на невских берегах?
– Только не дай вам бог идти по нашему пути: Москва и Петербург - очень разные города, с очень разными ландшафтами. Если учесть плоскостной ландшафт вашего города, боюсь, может возникнуть ситуация, когда силуэты высотных зданий в панораме совпадут с видовыми точками, которые есть во всех учебниках по архитектуре и во всех путеводителях мира. В Москве - проще. У нас разнообразный рельеф: есть возвышенности, есть равнина, есть низменность, так что мы можем играть с высотой. К тому же высотки для Москвы - это традиция со сталинских времен. Мы задумались о развитии этой темы еще при разработке Генерального плана в середине 1990-х годов. Тогда мы еще не знали, найдутся ли желающие строить высотки и люди, которые захотят в них жить. Но уже тогда определили территории, где их нельзя строить, а также обозначили 60 зон, где это возможно. На сегодня в различной стадии проработок находятся около 140 объектов.
Самые высокие из уже построенных - это 52-этажные дома: 4-й корпус комплекса "Алые паруса" и "Воробьевы горы" от компании "Дон-строй". В московском "Сити" возводится башня "Федерация": одна из ее частей (60-этажная) находится на уровне 45-го этажа, по второй (80-этаж-ной) завершен нулевой цикл.
– Повышение этажности, вторжение в исторические панорамы - в Петербурге эти тенденции связывают прежде всего с тем, что в город пришли большие деньги, которые пытаются диктовать свои правила игры. Противостоять этому не всегда удается. То есть идет примерно тот процесс, что в Москве пришелся на середину 1990-х годов. Удалось ли вам найти, скажем, если не средство борьбы, то формулу конструктивного диалога с "большими деньгами"?
– Да, был тяжелый период, и не только потому, что пришли солидные инвестиции. Согласитесь, когда в городе появляются большие деньги - это хорошо. Но мы к этому были законодательно не готовы, да и сами немного метались, выбирая путь развития.
Мы стали исправлять ситуацию законодательным путем. Прежде всего мы обезопасили зеленые территории города. Угроза для них, случается, исходит не только от частных инвесторов, но и от государства: находятся желающие резиденцию построить или увековечить себя каким-нибудь другим объектом. Постоянно шли попытки вторжения на Воробьевы горы. Но после принятия закона "О градостроительном регулировании на территориях природного комплекса города Москвы", когда в очередной раз приходят с такими планами, я говорю: "Это не ко мне, а в природоохранную прокуратуру". Благодаря этому документу мы спасли от застройки такие большие зеленые клинья, которые входят в город, как Лосиный остров, Битцевский парк.
Второй жесткий закон, инициатором которого, как ни покажется странным, была Москомархитектура, - закон об охране памятников Москвы. В статьях, где речь идет о работе в охранной зоне, во избежание искушения мы даже убрали слово "реконструкция", разрешив только реставрацию объектов и регенерацию среды. Это помогает нам регулировать масштаб застройки в центре города.
– Извините, но в Петербурге "реставрацией по-московски" многие считают прием, когда от старинного особняка остается лишь фасадная стенка, а за ней вырастает новое огромное здание. У нас тоже такие примеры появились.
– (Смеется.) Действительно, то, о чем вы говорите, происходило в 1990-е годы - но только с рядовой застройкой, которая не состоит под охраной государства. По отношению же к памятникам такого никогда и не было. Да, случались утраты: за эти годы уничтожено 10 памятников, оговорюсь сразу, далеко не первого ряда. Причины разные: и наглость инвесторов, и обман, и пожары случались. Но все же это не массовое явление.
– А вы нашли способ борьбы с обманом на финише проекта, когда здание уже стоит, и тут выясняется, что оно либо выше утвержденного в проекте на пару этажей, либо некоторые ведомства его не согласовывали в принципе? У нас в таких случаях печально руками разводят: "Ну не сносить же?!"
– Если это самострой, то мы знаем, как с ним бороться. Всем в Москве известны примеры сноса двух "лишних" этажей в комплексе на Боровицкой площади, в Афанасьевском переулке. На Ленинградском шоссе в районе станции метро "Войковская" мы снесли целый торговый комплекс площадью 24 000 кв.м. Другое дело, что это очень сложная и затратная процедура, которая проводится только по судебному решению.
Кстати, самострой тоже бывает разный. Сейчас мы разбираемся с объектами, которые еще в советские времена возвели хозспособом (то есть без всяких разрешений) на территории промышленных предприятий. Сейчас владельцы стали оформлять права собственности, и выяснилось, что документально никакого имущества-то и нет. Выявлено 126 таких объектов, которые должны быть ликвидированы. Занимается этим оперативно-аналитическое управление при мэрии. Мэр Москвы провел жесткое совещание, где на просьбы постфактум узаконить, казалось бы, незначительный самострой заявил, что не позволит превратить Москву в Стамбул, где каждый строит, что захочет, без проекта.
– Петербург недавно принял новый Генеральный план. Москва живет по современному Генплану с 1998 года. Часто ли бывают попытки изменить функциональное зонирование той или иной территории?
– Мне очень понравился новый Генплан Петербурга, во многом он лучше нашего. Но не забывайте, что Москва была первым городом в России, где был утвержден этот документ развития города в новых социально-экономических условиях.
Попытки перезонировать территории случаются нечасто, поскольку Генплан не ставит жестких рамок, а дает альтернативу развития той или иной зоны, определив лишь, что там нельзя строить.
Кстати, с Генпланом связаны очень поучительные истории. Оказывается, умные инвесторы тщательно изучают этот документ и знают его порой лучше некоторых чиновников. Как-то по Москве прокатилась волна закрытия промышленных предприятий, которые стала выкупать одна крупная компания. Мэр поручил своему помощнику по безопасности разобраться, кто виноват. В процессе разбирательств инвесторы спокойно пояснили, что они просто-напросто помогают московским властям реализовывать Генеральный план. Компания тщательно изучила, какие промзоны (в частности, Павелецкую, Варшавскую) предполагается реорганизовать под другие функции, и приступила к воплощению этих планов. На этом вопрос и закрылся.
– Начиная с Доминика Перро с его проектом для второй сцены Мариинского театра, в Петербург шаг за шагом входят зарубежные архитекторы. У вас в Москве сложилось ли с ними конструктивное взаимодействие?
– Есть несколько зодчих, с которыми очень хорошо сложилось: например, Аристотель Фиораванти, Джакомо Кваренги. (Смеется.)
С теми же, кто приходит сегодня, несколько сложнее. Поначалу к нам приходили, я бы сказал, авантюристы - зарубежные архитекторы, которые не востребованы у себя дома, в расчете, что легко найдут заказы здесь. Не вышло. Но и у признанных мэтров успешной работы в Москве пока не получается. Причин несколько: сюда их приглашают частные инвесторы, которые часто пытаются громким именем архитектора прикрыть заведомо непроходной проект. Другая причина - стоимость проекта от лауреата Прицкеровской премии серьезно отличается от цены работ наших даже самых успешных зодчих, и редкий заказчик может позволить себе такую роскошь. Ну и наконец, все же у нас очень много снега, и то, что хорошо нарисовано, в реальности оказывается либо очень дорого, либо практически невыполнимо.
– Удивляет, что в Петербург уже пришло множество московских инвесторов, а столичные архитекторы у нас пока не появились…
– В Москве просто нет такой постоянной связки крупной компании и архитектурной мастерской. Но я знаю, что многие наши архитекторы стремятся в Петербург. Отрадно, что это далеко не безработные, а те, у кого множество заказов в столице. Да что скрывать, все мы очень любим Питер. Хотя, думаю, что проектировать здесь невероятно сложно. Мне всегда казалось, что перед тем, как приступать к проекту в Петербурге, архитектор должен облачиться в смокинг.
– Александр Викторович, какие у вас впечатления от Петербурга? Уточню: от современной архитектуры в его историческом центре.
– Главное, что радует: новая архитектура выступает в роли гостьи, а не хозяйки. Отрадно, что удается удержать ее на этой позиции, особенно если учесть, что во все учебники Петербург вошел как классика градостроительного искусства мирового значения. Главная традиция в его развитии - преемственность, как на уровне генеральных планов, так и в архитектурных ансамблях, для которых прежде всего важна преемственность масштаба. К сожалению, довелось увидеть несколько примеров, когда этот масштаб сбивается…
– Что вы имеете в виду?
– Смущает, что в панораме левого берега Невы из-за появления крупного жилого комплекса ломается сложившийся композиционный прием: Смольный собор, главная доминанта, теряет свое значение и становится вторичным. Происходит сбой и на противоположном берегу, где один высокий дом уже возведен, другой - рядом с гостиницей "Санкт-Петербург" - строится. Тот, что уже построен, все же лучше. По одной простой причине: он "сбит" в глубину, и можно найти точки в панораме Невы, где его не видно. А растущий дом, если он будет завершен, станет очевидной доминантой. Не уверен, правильно ли это. Вспоминается высказывание теоретика авангарда Эль Лисицкого: "Если небоскребы, то они должны быть лежащими".
– Кстати, о небоскребах. В Москве активно развивается программа высотного строительства, Петербург тоже начинает тянуться ввысь. Каким вы видите развитие этой темы на невских берегах?
– Только не дай вам бог идти по нашему пути: Москва и Петербург - очень разные города, с очень разными ландшафтами. Если учесть плоскостной ландшафт вашего города, боюсь, может возникнуть ситуация, когда силуэты высотных зданий в панораме совпадут с видовыми точками, которые есть во всех учебниках по архитектуре и во всех путеводителях мира. В Москве - проще. У нас разнообразный рельеф: есть возвышенности, есть равнина, есть низменность, так что мы можем играть с высотой. К тому же высотки для Москвы - это традиция со сталинских времен. Мы задумались о развитии этой темы еще при разработке Генерального плана в середине 1990-х годов. Тогда мы еще не знали, найдутся ли желающие строить высотки и люди, которые захотят в них жить. Но уже тогда определили территории, где их нельзя строить, а также обозначили 60 зон, где это возможно. На сегодня в различной стадии проработок находятся около 140 объектов.
Самые высокие из уже построенных - это 52-этажные дома: 4-й корпус комплекса "Алые паруса" и "Воробьевы горы" от компании "Дон-строй". В московском "Сити" возводится башня "Федерация": одна из ее частей (60-этажная) находится на уровне 45-го этажа, по второй (80-этаж-ной) завершен нулевой цикл.
– Повышение этажности, вторжение в исторические панорамы - в Петербурге эти тенденции связывают прежде всего с тем, что в город пришли большие деньги, которые пытаются диктовать свои правила игры. Противостоять этому не всегда удается. То есть идет примерно тот процесс, что в Москве пришелся на середину 1990-х годов. Удалось ли вам найти, скажем, если не средство борьбы, то формулу конструктивного диалога с "большими деньгами"?
– Да, был тяжелый период, и не только потому, что пришли солидные инвестиции. Согласитесь, когда в городе появляются большие деньги - это хорошо. Но мы к этому были законодательно не готовы, да и сами немного метались, выбирая путь развития.
Мы стали исправлять ситуацию законодательным путем. Прежде всего мы обезопасили зеленые территории города. Угроза для них, случается, исходит не только от частных инвесторов, но и от государства: находятся желающие резиденцию построить или увековечить себя каким-нибудь другим объектом. Постоянно шли попытки вторжения на Воробьевы горы. Но после принятия закона "О градостроительном регулировании на территориях природного комплекса города Москвы", когда в очередной раз приходят с такими планами, я говорю: "Это не ко мне, а в природоохранную прокуратуру". Благодаря этому документу мы спасли от застройки такие большие зеленые клинья, которые входят в город, как Лосиный остров, Битцевский парк.
Второй жесткий закон, инициатором которого, как ни покажется странным, была Москомархитектура, - закон об охране памятников Москвы. В статьях, где речь идет о работе в охранной зоне, во избежание искушения мы даже убрали слово "реконструкция", разрешив только реставрацию объектов и регенерацию среды. Это помогает нам регулировать масштаб застройки в центре города.
– Извините, но в Петербурге "реставрацией по-московски" многие считают прием, когда от старинного особняка остается лишь фасадная стенка, а за ней вырастает новое огромное здание. У нас тоже такие примеры появились.
– (Смеется.) Действительно, то, о чем вы говорите, происходило в 1990-е годы - но только с рядовой застройкой, которая не состоит под охраной государства. По отношению же к памятникам такого никогда и не было. Да, случались утраты: за эти годы уничтожено 10 памятников, оговорюсь сразу, далеко не первого ряда. Причины разные: и наглость инвесторов, и обман, и пожары случались. Но все же это не массовое явление.
– А вы нашли способ борьбы с обманом на финише проекта, когда здание уже стоит, и тут выясняется, что оно либо выше утвержденного в проекте на пару этажей, либо некоторые ведомства его не согласовывали в принципе? У нас в таких случаях печально руками разводят: "Ну не сносить же?!"
– Если это самострой, то мы знаем, как с ним бороться. Всем в Москве известны примеры сноса двух "лишних" этажей в комплексе на Боровицкой площади, в Афанасьевском переулке. На Ленинградском шоссе в районе станции метро "Войковская" мы снесли целый торговый комплекс площадью 24 000 кв.м. Другое дело, что это очень сложная и затратная процедура, которая проводится только по судебному решению.
Кстати, самострой тоже бывает разный. Сейчас мы разбираемся с объектами, которые еще в советские времена возвели хозспособом (то есть без всяких разрешений) на территории промышленных предприятий. Сейчас владельцы стали оформлять права собственности, и выяснилось, что документально никакого имущества-то и нет. Выявлено 126 таких объектов, которые должны быть ликвидированы. Занимается этим оперативно-аналитическое управление при мэрии. Мэр Москвы провел жесткое совещание, где на просьбы постфактум узаконить, казалось бы, незначительный самострой заявил, что не позволит превратить Москву в Стамбул, где каждый строит, что захочет, без проекта.
– Петербург недавно принял новый Генеральный план. Москва живет по современному Генплану с 1998 года. Часто ли бывают попытки изменить функциональное зонирование той или иной территории?
– Мне очень понравился новый Генплан Петербурга, во многом он лучше нашего. Но не забывайте, что Москва была первым городом в России, где был утвержден этот документ развития города в новых социально-экономических условиях.
Попытки перезонировать территории случаются нечасто, поскольку Генплан не ставит жестких рамок, а дает альтернативу развития той или иной зоны, определив лишь, что там нельзя строить.
Кстати, с Генпланом связаны очень поучительные истории. Оказывается, умные инвесторы тщательно изучают этот документ и знают его порой лучше некоторых чиновников. Как-то по Москве прокатилась волна закрытия промышленных предприятий, которые стала выкупать одна крупная компания. Мэр поручил своему помощнику по безопасности разобраться, кто виноват. В процессе разбирательств инвесторы спокойно пояснили, что они просто-напросто помогают московским властям реализовывать Генеральный план. Компания тщательно изучила, какие промзоны (в частности, Павелецкую, Варшавскую) предполагается реорганизовать под другие функции, и приступила к воплощению этих планов. На этом вопрос и закрылся.
– Начиная с Доминика Перро с его проектом для второй сцены Мариинского театра, в Петербург шаг за шагом входят зарубежные архитекторы. У вас в Москве сложилось ли с ними конструктивное взаимодействие?
– Есть несколько зодчих, с которыми очень хорошо сложилось: например, Аристотель Фиораванти, Джакомо Кваренги. (Смеется.)
С теми же, кто приходит сегодня, несколько сложнее. Поначалу к нам приходили, я бы сказал, авантюристы - зарубежные архитекторы, которые не востребованы у себя дома, в расчете, что легко найдут заказы здесь. Не вышло. Но и у признанных мэтров успешной работы в Москве пока не получается. Причин несколько: сюда их приглашают частные инвесторы, которые часто пытаются громким именем архитектора прикрыть заведомо непроходной проект. Другая причина - стоимость проекта от лауреата Прицкеровской премии серьезно отличается от цены работ наших даже самых успешных зодчих, и редкий заказчик может позволить себе такую роскошь. Ну и наконец, все же у нас очень много снега, и то, что хорошо нарисовано, в реальности оказывается либо очень дорого, либо практически невыполнимо.
– Удивляет, что в Петербург уже пришло множество московских инвесторов, а столичные архитекторы у нас пока не появились…
– В Москве просто нет такой постоянной связки крупной компании и архитектурной мастерской. Но я знаю, что многие наши архитекторы стремятся в Петербург. Отрадно, что это далеко не безработные, а те, у кого множество заказов в столице. Да что скрывать, все мы очень любим Питер. Хотя, думаю, что проектировать здесь невероятно сложно. Мне всегда казалось, что перед тем, как приступать к проекту в Петербурге, архитектор должен облачиться в смокинг.
Комментарии 0